Аксюша. Что вам угодно?
Гурмыжская (встает). Послушай, Аксюша, мне не хочется, чтоб ты обманывалась. Ты живешь здесь и, кажется, воображаешь, что это может вечно продолжаться. В твоем заблуждении виновата я: было одно время, когда я думала отдать тебя замуж за Алексея Сергеича. Теперь ты не должна и думать о нем.
Аксюша. Я и не думаю.
Гурмыжская. Я тебе не верю; но все равно. Очень скоро я увидала, что вы не пара. Я тебе скажу прямо: ты не стоишь этого человека. Тебе даже и мечтать о нем было бы глупо. Что же ты молчишь?
Аксюша. Я слушаю.
Гурмыжская. Такие женихи не по вас, моя милая! Я не знаю, может быть, он даже за тобой и ухаживал…
Аксюша. Может быть.
Гурмыжская. Но ты пойми, что это ничего не значит. Это просто прихоть, шалость. Может быть, и ты с ним кокетничала?
Аксюша. Нет, этого не может быть.
Гурмыжская. Положим; но я должна тебе сказать – уж приятно ли тебе будет, неприятно ли, это не мое дело – ты ему не нравишься. (Про себя.) Вот тебе, милая.
Аксюша. Очень рада.
Гурмыжская. Рада? Однако ты хитрая девушка, но меня перехитрить трудно. (Про себя.) Погоди же, я тебя кольну почувствительнее. (Аксюше.) Я еще тебе скажу: ему нравится другая. Что? приятно тебе?
Аксюша. Что же мне за дело?
Гурмыжская. Ты не беспокойся, я ведь себя обмануть не дам! Он теперь не жених тебе, вы люди посторонние, и, следовательно, вам в одном доме жить нельзя.
Аксюша. Как вам угодно.
Гурмыжская. Ты должна будешь оставить мой дом.
Аксюша. Когда прикажете?
Гурмыжская. Но куда же ты денешься?
Аксюша. Я очень благодарна вам за ваши милости; но когда я оставлю ваш дом, я уж попрошу вас обо мне больше не беспокоиться.
Гурмыжская. Но, может быть, ты думаешь поселиться где-нибудь поблизости?
Аксюша (про себя). Старушка-то ревнует.
Гурмыжская. Что ты шепчешь? Может быть, ты переедешь в город?
Аксюша. Может быть.
Гурмыжская. Но это невозможно.
Аксюша. Отчего же? Ведь город, Раиса Павловна, не в ваших владениях.
Гурмыжская. Но это ужасно! Это очень близко.
Аксюша. Да, недалеко.
Гурмыжская. Послушай, Аксюша, милая, нет ли у тебя родных где-нибудь подальше; поезжай к ним, я тебя отправлю на свой счет. Я так боюсь за тебя, моя душа, Алексис такой ветреный мальчик.
Аксюша. Да, он очень ветрен.
Гурмыжская. Ты заметила?
Аксюша. Еще бы не заметить! И если б я только захотела…
Гурмыжская. Вот ты сама говоришь. Послушай, милая! Ну, поди ко мне поближе! (Обнимает ее.) Ну, сделай это для меня!
Аксюша. Для вас? Это дело другое, так бы вы и говорили. А то что вам за надобность беречь меня и смотреть за мной! Просто вы ревнуете. Вы знатная барыня, а я девочка с улицы, и вы ко мне ревнуете своего любовника.
Гурмыжская. Что за слова ты говоришь!
Аксюша. Ну да. Я говорю правду. Признайтесь хоть раз в жизни! А то вы всегда и для всех святая, а мы грешные.
Гурмыжская. Душа моя, я тоже женщина.
Аксюша. Признайтесь! Признайтесь, и я убегу от вас за тысячу верст.
Гурмыжская. Ты хочешь, чтоб я открыла тебе свою слабость? (Обнимает ее.) Да, я ревнива.
Аксюша. Мне только и нужно. Я ухожу от вас далеко, далеко. (Хочет поцеловать ее руку.)
Гурмыжская. За что, за что, моя милая?
Аксюша. За хлеб-соль.
Гурмыжская. Ах, не надо, не надо! (Целует ее.) Дай бог тебе всякого счастья!
Аксюша. Я пойду собираться. (Уходит.)
Гурмыжская (садится у окна). Ну, слава богу, теперь все улажено, и я могу вполне наслаждаться своим счастьем. Сколько я перенесла неприятностей за эту глупую комедию с родственниками! И поделом. Но уж зато теперь я покойна совершенно. Алексис будет управлять имением, а я займусь только добрыми делами. Определю себе для этого сумму, конечно небольшую, и буду совершенно в своей сфере.
Входит Карп.
Карп. Геннадий Демьяныч желает вас видеть.
Гурмыжская. Скажи, что я…
Карп. Да они здесь-с; они никаких резонов не слушают.
Гурмыжская. Боже мой, опять!
Входит Несчастливцев в дорожном платье, снимает котомку и кладет в угол, туда же ставит палку.
Гурмыжская, Несчастливцев, Карп.
Несчастливцев. Поди, Карп, и не пускай никого! Скажи, что мы заняты.
Карп. Слушаю-с. (Уходит.)
Гурмыжская. Какой костюм!
Несчастливцев. Дорожный. Мы пешие путешественники. Это пальто – мой старый друг и товарищ. В непогоду я в этом пальто бродил, как старый Лир, по степям Новороссии. Часто в бурную ночь я искал убежища, и меня принимали в этом пальто, принимали чужие теплее, чем родные. Прощайте!
Гурмыжская. Прощай, мой друг.
Несчастливцев. Два только слова, и более я вас не буду беспокоить никогда.
Гурмыжская. Я слушаю. (Берет колокольчик.)
Несчастливцев. Что это? Вы хотите позвонить? Рано еще. Дайте мне колокольчик! (Берет колокольчик.) Я сам позвоню, когда надо будет. Нам свидетелей не нужно. Напротив, тетушка, вы уж постарайтесь, чтоб к нам не вошел никто, а главное, Буланов, если только вам дорога его мизерная жизнь.
Гурмыжская. Хорошо, я не прикажу никому входить. (Про себя.) Ах, сон!
Несчастливцев. И прекрасно. (Ставит колокольчик на стол и садится на стуле подле стола.)
Гурмыжская (заметя свою коробку на столе). Коробка! Я ее забыла. (Самым ласковым тоном.) Послушай, мой друг Геннадий, будь так добр, потрудись передать мне эту коробку.